Цитата: Журнальные отметки. Петербургская хроника
Ни в одно лето петербургская публика не танцевала так много и усердно, как в нынешнее. Она танцевала при сиянии солнца, большею частию под сенью ив и акаций, на минеральных водах; в в Коломясах, на даче Кушелева-Безбородки; танцевала на Павловском вокзале, под звуки Германова оркестра, на даче графа Строганова – под прекрасную музыку Кавалергардского Полка. – У всякого свой вкус и свой взгляд на вещи. Многим нравятся эти дневные танцы, эти мчащиеся пары и волнующиеся группы, озаренные лучами солнца; но мы больше любим смотреть на эту пеструю, кружащуюся толпу при блеске люстр и канделябров, на глянцевитом паркете. Летом широкая природа манит вас и туда, в тенистые рощицы и на скаты холмов, и туда на живописные берега рек и в длинные темные аллеи, – а вы собрались, сжались в одну толпу, на одном месте. Впрочем, нам, может быть так сдается, потому что ныне мы только бесстрастные свидетели, а не быстрые, живые участники шумных забав. Мы, как говорит поэт –
Мы не танцуем,
Прекрасных рук не жмем и не целуем.
А была пора… и сколько танцев мы истанцевали на своем веку. Мы помним еще чинный степенный “менуэт”, которым в старину начинались балы. Его заменил длинный торжественный “польский”, в котором смешивались все возрасты: важный седовласый вельможа нередко вел под руку шестнадцатилетнюю танцорку, а почтенная дама, дожившая до четвертого поколения, нарумяненная и в мушках, чинно выступала с распудренным франтом в длиннополом французском кафтане. Мы помним еще “матрадуру” – самый веселый из всех экосезов, в котором особенно нам нравилась фигура, когда кавалер и дама, во всю длину залы, с быстротою вихря разлетятся – он в одну, она в другую сторону. Мы помним и веселый “краковяк” с обниманием и притопыванием, “манимаску”, кадрили “английскую”, “ревельскую”, и “простую”, мазурку в четыре пары – утомительный танец, в котором кавалер добрые полчаса обязан был, не останавливаясь, танцевать со всеми четырьмя дамами. Искусство опытного, ловкого танцора выказывалось тут во всем своем блеске, и в эту мазурку пускались только мастера своего дела. Они тщательно выделывали все па, ловко и кстати притопывали, грациозно изворачивались, живописно вертелись то один, то со своей дамой, то с двумя дамами, и становились перед ними на колени, как нынче это делает только один Скалозуб в “Горе от Ума”. А еще ухарский “Вальс-казак”, шумный, великолепный “Тампет”, в котором пары становились колонною и, ударяя в ладоши, перебегали демишеном из одного ряда в другой. А резвый, веселый “Гросс-фатер”, который обыкновенно танцевали после сытного ужина: тут, вместе с молодежью, прыгали и степенные старички, во весь вечер не расправлявшие ног за длинным бостоном; бесконечная нить плясунов заплеталась в плетень, прыгала через платки, или неистовой живою, бешеною вереницей мчались из одной комнаты в другую. Веселые танцы, в каких отдаленных уголках наших провинций нашли вы приют себе? Всех вас господственно уничтожила, стеснила, изгнала из столичных салонов французская кадриль. Из прежних танцев остались только котильон, вальс и мазурка; но и мазурка как бы стыдясь перед новою, властительною пришелицей своего изысканного, чопорного наряда, расширилась и в то же время преобразилась. Это стал танец и маскарад вместе, с придачею чего-то в роде petits jeux. Не столько танцуют, сколько ходят и выдумывают разные остроумные вещи; не сколько ходят, сколько сидят и шепчут любезности. Попурри та же почти мазурка в другой форме.
Но французская кадриль все более и более распространяла свои завоевания: она насильственно ворвалась и в попурри и в котильон, покоряя себе саму музыку и своими четырьмя тактами прерывая трехтактный размер вальса и мазурки. И как деспотически свирепствовала она над своими поклонниками, строго требуя от них тщательной выделки всех трудных па и ядом эпиграмм, карая профанов, презиравших ее тяжкие законы.
Наконец, этот кумир, утомленный бесчисленными жертвами и собственным своим владычеством, начинает колебаться. Как бы предчувствуя свое падение, он ослабил строгость. Жрецы этого божества, во время служения ему, уже перестали выделывать разнообразные chassés и начали просто ходить. Это было признаком великого переворота, предзнаменованием неотвратимой опасности, которая угрожала французской кадрили. И вот, внезапно, один за другим, восстают на нее три могущественные врага: “галоп”, “канкан” и “вальс в два па”.
Но люди отживающего поколения не в силах следовать за прогрессивным полетом этих трех новичков – и остаются верными прежнему порядку вещей. В самом деле, им ли мчаться в галопе с быстротой паровоза, бегу которого так мастерски подражают веник и смычок Германа? Им ли лететь, так живописно изгибаясь в канкане, танце, изобретенном в Цитере [так в оригинале] и возобновленном в Париже? Но больше всего пугает этот ужасный вальс в два такта. Можно ли стрелой пролететь ползалы, остановиться на всем лету, и потом, две минуты, с быстротою сорвавшейся в часах пружины, вертеться с своей дамою на одном и том же месте! Да тут неумеющий непременно уронит и даму на пол и себя в общем мнении. Можно ли вальсировать à rebours, выделывать в вальсе цифру 8, разные вензеля и тому подобное? Между тем в Петербурге можно указать на многих виртуозов в этом искусстве, на счастливцев, пред которыми должны краснеть прежние знаменитые вальсеры ci-devant краса и гордость салонов.
Но искусство этим не довольствуется. Говорят, что на некоторых летних балах вальсировали и галопировали à double и à triple pression – так, мы слышали, их называют. Если кому непонятны эти термины, то пусть дожидается детских балов, которые скоро начнутся; там от танцевального учителя можно будет узнать разгадку.
Источник: Русский инвалид : газета военная, политическая и литературная : Выпуски за 1843 год 1843, № 220, 05 октября, стр: 3
Цитата относится к: 1820-е, 1840-е г.
Дата первой найденной публикации: 1843 г.
Подобрал цитату: Горощенко Нина